Суицид - это попытка убить "черного человека"...

Русский ученый XX века профессор Дмитрий Федорович Горбов, изучив истории самоубийств многих знаменитостей — художников, поэтов, музыкантов — пришел к выводу, что самоубийство — это убийство «черного человека» в себе. «Черный человек» — этот мрачный спутник измученной души, неотступно преследующий ее, — классический персонаж искусства. Вспомним хотя бы историю Моцарта: «черный человек», заказавший ему «Реквием», оказался предвестником его смерти. Этот мрачный «незнакомец» преследовал также и Есенина. Поэт даже посвящает ему одну из своих поэм:

«Черный человек на кровать ко мне садится, Черный человек спать не дает мне всю ночь».


Однажды в номере гостиницы «Англетер» Сергей Есенин, взглянув на себя в зеркало, в ужасе разбил его тростью. Он увидел в зеркале кроме себя еще «кого-то» страшного...

Нетрудно догадаться, кто этот «черный человек». Душа не выносит его сожительства, настолько оно тягостно. Душа как бы леденеет и цепенеет. И человек готов убить себя, лишь бы убить беса, поселившегося в нем. В церковной практике изгнания злых духов из человека (или так называемой «отчитке») этот бес называется духом тоски предсердечной или духом тяжелой сердечной тоски. «Тоска, как выпавшая гадина, сковала сердце черной петлею», — такое описание предсердечной тоски мы встречаем в одной из песен священника Олега Скобли. Одержимые духом самоубийственной тоски свидетельствуют, что в таком состоянии меняется само восприятие окружающей действительности. Все предметы вокруг — люди, вещи, даже самые стены квартиры, в которой находишься, становятся постылыми и невыносимыми до боли. И если твоя квартира на четвертом этаже, то так и подмывает выброситься из окна. Тоска буквально душит, кажется, что вот-вот сойдешь с ума или покончишь с собой. (Л.Н. Толстой в минуты приступов этой тоски «был вынужден прятать веревки и галстуки и не брал на охоту ружья».) И еще человек чувствует — он здесь, он рядом, твой «черный человек»... Таков итог окончательного раскрепощения личности, о котором мечтали все наши свободолюбцы: пустота опустошенной души с подселенцем из преисподней.

Атеистическое сознание не раз пыталось разделаться с «предрассудком» о существовании дьявола, вытеснить его в область нереальности, мифа. Но «демифологизированный» и превращенный в сознании современного человека чуть ли не в забавный персонаж древний дракон снова дышит в лицо человечеству смертоносным дыханием. Дьявол и его слуги сходят со страниц дешевых бестселлеров, с экранов телевизоров и компьютеров и приступают к человеку не в традиционном устрашающем, а в «приемлемом» для него виде, например, как благородные представители внеземных цивилизаций (НЛО). Но, приблизившись к человеку, они заражают его своим холодом и мраком, отравляют его существование. И тогда человек начинает ненавидеть себя, потому что в нем поселяется «черный человек». Присутствие этого «черного человека» в себе самоубийцы, как правило, чувствуют, но с упорством неверующих людей отказываются признать существование дьявола, увлекающего их в пучину отчаяния. Архиепископ Иоанн (Шаховской) пишет об этом так: «Самоубийцы, пред самоубийством своим, совсем не знают, что около них стоит гадкий (невыразимо) злой дух, понуждая их убить тело... И советует этот дух, и убеждает, и настаивает, и понуждает, и запугивает всякими страхами: только бы человек нажал гашетку или перескочил через подоконник, убегая от жизни, от своего нестерпимого томления... Человек и не догадывается, что "нестерпимое томление" — не от жизни, а от того, от кого и все мысли, "обосновывающие" убиение себя. Человек думает, что это он сам рассуждает и приходит к самоубийственному заключению. Но это совсем не он, а его мыслями говорит тот, кого Господь назвал "человекоубийцей искони". Человек только безвольно соглашается, невидимо для себя берет грех диавола на себя, сочетается с грехом и с диаволом...»

Теория «черного человека», согласная с опытом Церкви, хорошо объясняет две наиболее парадоксальные и непонятные для безрелигиозного сознания черты самоубийства, выделенные американским суицидологом Шнейдманом. Первая: «Внутренним отношением к суициду является амбивалентность», то есть ...«люди, совершающие самоубийство, испытывают двойственное отношение к жизни и смерти даже в тот момент, когда кончают с собой. Они желают умереть, но одновременно хотят, чтобы их спасли... Для самоубийства типично состояние, при котором человек перерезает себе горло и одновременно взывает о помощи, и оба эти действия являются искренними и непритворными. Амбивалентность представляет собой совершенно естественное состояние при самоубийстве: чувствовать, что ты должен совершить его, и одновременно желать постореннего вмешательства... Люди были бы счастливы не идти на саморазрушение, если бы не "должны" были предпринять его». Это «должны» в формулировке ученого — прямо в точку. Слово как бы указывает на некое внешнее насилие над волей человека. Вспоминается признание на следствии убийцы трех оптинских иноков в Пасху 1993 г.: «Не хотел убивать ребят, но я должен был отомстить Богу в лице Его служителей». Самоубийца тоже может сказать, что не «хочет» убивать себя, но «должен» это сделать, потому что этого хочет тот, кто завладел его душой.

И вторая черта: «Общим коммуникативным действием при суициде является сообщение о своем намерении... Многие люди, намеревающиеся совершить самоубийство, несмотря на амбивалентное отношение к планируемому поступку, исподволь, сознательно или безотчетно подают сигналы бедствия, как бы снабжая окружающих ключами к своему намерению, они стенают о своей беспомощности, взывают о вмешательстве или ищут возможности спасения...». Иными словами, в периоды приступов самоубийственной тоски человек, самоубийца, становится более похож на жертву, чем на самостоятельного решителя своей участи. Как бы некая посторонняя сила воздействует на него против его воли, и он, чувствуя бессилие ей сопротивляться, пытается прибегнуть к помощи окружающих.

* * *

Суицид — это яркий фонарь, который высвечивает, вырывает из полумрака обыденности и людской теплохладности основные истины Православия. В этой самой горячей точке духовной брани, в ее эпицентре, отвоевываются или проигрываются основные ценности, решаются важнейшие проблемы. Здесь сталкиваются самые веские «за» и «против» в отношении веры и неверия, и опытно подтверждаются непреложные ценности христианства. Здесь, в этой горячей битве между Богом и диаволом за души людей, находится, наверное, ключ к пониманию смысла и значения победы над смертью, одержанной Христом. Научный опыт исследования суицида является одновременно опытным подтверждением основных, фундаментальных истин Православия и свидетельством того, что только Церковь обладает средствами борьбы против этого страшного современного бедствия. Только с этой точки зрения, как нам кажется, и нужно подробно рассматривать эту проблему, а если не так, то лучше и вовсе ее не касаться, памятуя предостережение отцов не «исследовать бездны сатанинские» из-за возможности заражения этой страшной духовной болезнью.

И на фоне этой мрачной современной проблемы ярче всего оттеняется тема Креста, которая проходит красной нитью через все церковное учение. Крестом исцеляется основная болезнь падшего естества человеческого — мучительная, противоестественная потребность в греховном наслаждении, приносящем страдания и, в конечном итоге, — смерть. Потребность по сути своей самоубийственная. Из-за влечения к смертоносным наслаждениям, влечения, называемого в Церкви первородным грехом, каждый человек несет в себе, в своей плоти, зародыш саморазрушения и является как бы потенциальным самоубийцей. В каждого из нас сатана впрыснул этот яд, поэтому нужно, прежде чем помогать другим, уничтожить смертоносное начало в себе — остановить поток разрушительных страстей, истощающих душу и тело. Человек тянется к наслаждениям, потому что боится страданий и бежит от них, попадая в итоге из огня да в полымя. Церковь знает — надо претерпеть страдание. Нужно «возлюбить прежде всего скорби и печали», — как учил преподобный Исаак Сирин, то есть взять и понести свой Крест. Жизненную энергию, уходящую через страсти «вниз», нужно силой покаяния через страдания «выталкивать» «вверх», пока она в самой «верхней точке» — в духе, не соединится с потоками животворящей энергии или благодати Божией, с потоками Божией любви. При мертвости духа и непомерной требовательности чувств отказ от греховных наслаждений на первых порах всегда мучителен для человека и срастворен со скорбью. Но когда дух наш оживет, снова придя в соприкосновение с естественным Источником нашей радости и блаженства — с Богом, тогда скорбь эта претворится в радость, которая даже не снилась людям, привыкшим находить сомнительное удовольствие в угождении своей плоти. Об этом свидетельствует тысячелетний опыт Церкви. Вот как он отражен в писаниях одного из великих подвижников Православия, святителя Григория Паламы: «Есть некая непрестанная энергия, благодатно поселяющаяся, живущая и укореняющаяся в душе, порождающая источник святой радости, которая притягивает к себе ум, уводит его от разнообразных вещественных представлений и настраивает так, что ему не сладки никакие телесные наслаждения... Потому что как наслаждение, идущее от тела к уму, делает весь ум телесным, нисколько не освящаясь от слияния с высшим, а наоборот, передавая уму свою низменность, от чего весь человек становится "плотью".., — так и духовная сладость, переходящая от ума на тело, и сама нисколько не ухудшается от общения с телом и тело преображает, делая его духовным, так что оно отбрасывает злые плотские стремления и уже не тянет душу вниз, а поднимается вместе с ней, отчего и весь человек становится тогда "духом"»... Таково удивительное свойство Креста Христова, парадокс благости ига и легкости бремени Христова (Мф. 11, 30) — «идея», не приемлемая для «крестоборческого» сознания современного человека с его неуемной жаждой наслаждений и принципиальным нежеланием терпеть «законно причитающиеся» ему за эти наслаждения страдания.

В этом смысле суицид и самопожертвование через Крест являются полными антиподами. Это как бы крайние, критические точки, после которых процесс движения личности к спасению или погибели становится необратимым. Казалось бы, одинаковые по результату (смерть) — они, тем не менее, абсолютно противоположны по сути. Иначе бы не взывал сатана устами христоубийц: «сойди с Креста... и уверуем в Тебя» (Мф. 27, 40-42). Самоубийц сатана, наоборот, со всей своей чудовищной изобретательностью уговаривает, убеждает, толкает на самоубийство. Это потому, что смерть в том и другом случае имеет абсолютно противоположные знаки и значение. Речь идет о смерти телесной, которая, по сути, еще не есть смерть, а есть лишь переход, пусть страшный и мучительный, в настоящую уже смерть или жизнь.

Суицид — это убийство жизни, убийство человеком в себе последней искры истинной жизни, искры благодати, которая до последней минуты живет в его сердце и, как голос совести, подсказывает, что ему надо делать, дает ему выход. Самоубийца принципиально не желает страдать, отвергает крест, который он сам же соорудил из своих страстей. В этом он верен основной своей жизненной линии, определяемой погоней за удовольствиями. Он самовольно выключается из Божественного плана, плана спасения человека от вечной смерти. А этот план после грехопадения мог осуществиться только через принятие страданий, как последствий страстной жизни, через терпеливое несение своего жизненного креста. Суицид — это предельный вызов, категорическое несогласие и отвержение Божественной воли, Божественной любви, Которая так возлюбила человека и возжелала его спасения, что Сама предала Себя на крайние мучения, взяла на Себя муку всего мира, страдания всех людей, от века бывших и долженствующих быть. «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного» (Ин. 3, 16), — для того, чтобы показать единственно возможный выход из безвыходного жизненного тупика, в котором оказался человек после грехопадения.

Суицид — это окончательная фиксация страстности, последний и самый решительный акт верности человека своей страстной натуре. Либо «волшебное» разрешение всей жизненной ситуации, в которой оказался человек, живущий своими страстями, либо смерть. Словечко «волшебное» как раз и подразумевает, на наш взгляд, отвержение страдания, которое человек сам на себя навлек в результате возделывания удовольствий. «Волшебное» — такое же легкое и приятное, как удовольствие... Но в данном случае смерть — это тоже стремление к блаженству или, во всяком случае, к покою. «Мысль об аде в его религиозном понимании, обычно не приходит в голову самоубийцы... При самоубийстве конечная цель состоит именно в обретении покоя неодушевленности».

Именно в этом состоит главный и страшный обман сатаны: под видом покоя и блаженства он подсовывает человеку, в его естественном стремлении к ним, вечную муку. Здесь окончательно срабатывает механизм действия греха, контрольный его запуск. Все остальные его запуски были только репетицией этого последнего. Каждый на опыте испытал призрачность греховного наслаждения. Грех силен только в воображении, и только в воображении он так неудержимо влечет человека к себе, но на деле — всего лишь минутное, а может, секундное сомнительное наслаждение, а затем — скорбь, муки совести, страдания, болезнь, смерть... И вот человек, наконец, приблизился к краю бездны, к которой шел всю жизнь... А что, если встать на краю и, затаив дыхание, заглянуть в бездну? А.С. Пушкин гениальным чутьем поэта уловил этот последний и самый страшный обман сатаны в преподносимом им человеку последнем дьявольском подарке, последнем захватывающем душу наслаждении-оборотне: «Все, все, что гибелью грозит, для сердца смертного таит неизъяснимы наслажденья». Интуицией пророка Пушкин почувствовал этот страшный надлом в душе падшего человека — глубоко затаившуюся в самых глубинах его подсознания потенциальную возможность согласия на этот последний «дар» сатаны, на этот последний, «самый сладкий и самый горький» плод предельной свободы воли, предельного своеволия. «Наконец-то все окончится, прекратятся все мучения, и я, наконец, обрету полный покой, полную свободу от всего...» «Будете как боги...» «Стать богом». То есть испытать это окончательное наслаждение своей самости, своего своеволия, своей предельной свободы и независимости, предельного произвола, упоение божественной властью над жизнью и смертью. И в роковую минуту сатана может нажать на эту запретную красную кнопку. И взрыв невероятной силы, как взрыв термоядерной ракеты, оглушит и ослепит всю вселенную. И Ангелы в ужасе содрогнутся при виде великого крушения человека и падения его в черную страшную пустоту, в «ничто» своей самости, где сокрыта бездна вечных, нестерпимых мучений. К этим мучениям он последовательно шел, жадно ища наслаждений и с нетерпением отвергая страдания, попирая Крест, Богом ему данный как справедливое и целительное средство от боли и муки его своевольной души. Суть адских мучений состоит в том, что человек добровольно отвергает любовь Божью, излучающуюся от Креста Христова и сообщаемую только через собственный жизненный крест.



Источник: http://www.pobedish.ru/main/who?id=15#ixzz2AKROWrE5