рождение зверя

Вокруг была пустота. Слепая, черная , невозмутимая пустота, прохладные объятия которой несли приятное, умиротворяющее спокойствие. Покой, вечный безмолвный полет в небытии, не тревожимый ни мыслями, ни переживаниями, ни какой-либо нуждой. Достойный путь для души, оставившей свое тело. И душа летела в бесконечность. Мимо неё проносились мириады звезд, сплоченых в громадные созвездия и галактики. Ничто не имело значения. Только вечность - нерушимый закон посмертья.
Но в один миг закон был нарушен. в некое возмущение, в хаос ввергнута была душа. И полет её стал хаотически меняться. Она то парила в неведомо откуда появившемся вокруг пространстве, то с немыслимой быстротой устремлялась куда-то, то приходила во вращение или вставала на чью-то тянущую орбиту. ничтожные доли мгновений в этом хаосе обрушивались в вечность, становясь частицами памяти. Память становилась все больше и больше, взаимодействуя с хаосом, сохраняя каждый миг. Наконец она стала всем. Она вобрала в себя всю вселенную. Не стало ничего кроме нее, даже пустоты. И она обрела форму. Но тогда вновь все потеряло значение. Вновь настал покой.
А потом пришла боль. Некое ощущение непереносимости, от которого негде было скрыться обретшей форму душе. Бессмысленное и жестокое, оно пронизывало все её существо насквозь. Это продолжалось бесконечно долго. отвсюду тянулись острия неизвестных сил и космическая пыль . Они концентрировались, стремясь достичь своего апогея, пока не обрели близкие пределы и не стали осязаемы. Спустя бесконечность боль стала привычной, а может просто поглотила блуждающую душу и стала ею самой. Теперь был смысл. Предел, что блуждал посреди бушующего хаоса.
Тогда начали появляться другие пределы. Их становилось все больше и больше, пока хахос, затмленный ими не исчез вовсе. И эти пределы стали сознанием. Появились понятия верха и низа, мягкости и твердости, тяжести и невесомости. Появилась жизнь. сознание начало необратимо осмысливать все происходящее. Это было неудобно, больно, страшно, омерзительно для души, стремящейся насладиться покоем. образы сами собой появлялись из ниоткуда, осмысливались, осязались и пропадали, вытесненные другими, навечно оставляя свой отпечаток в памяти. А потом все провалилось в забытье.
Чьи-то холодные бесчисленные руки обвили тело, сдавливая его так, что ломались кости. Они трясли, душили, рвали его, упиваясь ужасной пыткой. Насладившись, они поднимали его высоко и с силой бросали о землю. Некоторое время после этого тело лежало неподвижно. Мозг, неудержимо рвущийся к познанию, охлаждал свой пыл и все расплывалось, погружаясь в пучину бессмысленности. И вместе с тем приближалось спасительное забытье. Тогда руки-ветви, холодные и грубые ,вновь, скрипя склонялись к беспомощному существу. Эта пытка продолжалась долго. Нанесенные раны успевали зажить, но на смену им приходили новые, не выпуская из цепких объятий боли. Сознание постепенно обрело все данное ему. Оно подчинило движению тело и научилось бороться, уклоняясь от беспощадных ветвей. Тогда появилось желание, а мир погрузился в непроглядную темноту.
Боль уже не доставляла неприятности. Тьма перестала быть черной. Она могла менять свой цвет и очертания. и, если приглядеться, она была белой, холодной и её было много. Она была острой и кололась, хоть и не так больно. Проваливаясь, она меняла форму и становилась рыхлой. И еще - что больше всего поразило молодого лиса - она пахла талой водой. Поэтому он проламывал её и впивался клыками, стремясь утолить свою жажду. Она скрипела, хркустела, таяла, наделяя боль солоноватым вкусом кровоточащих десен.
Лис поднял голову и увидел высоко над силуэтами его безмолвных мучителей светящийся диск, ровно освещающий погруженный в ночную тишину северный лес; и юркнул незаметной тенью в сторону, прочь из этого места