Смерть храмовника.

Сухая пыльная земля жадно поглощает падающие на неё солёные капли. Какое-то крошечное насекомое замирает, прислушиваясь к вибрациям, и стремглав уносится прочь, подальше от невидимого врага. Капли падают, и тёмные круги сливаются, очерчивая, как в зеркале, того, кто их создал.

Первобытная жажда крови и первобытное горе вместе образуют смертельную смесь, способную сломить сильнейшего из людей. Распоряжаться силой — это дело разума, а не руки или груди. Лишь мудрейшие обращаются к Его внутреннему храму, чтобы отделить разум от всепожирающего безумия. Искушающие голоса, сулящие славу, поджидают на пути слабых, на пути плоти, и влекут смерть куда худшую, чем от раскалённого свинца или стали. Эти пустые обещания вечно будут отдаваться в бездне.

Живя в уюте среди вещей, слишком легко не понять истинного значения бесконтрольной ненависти. Не понять силу борьбы против чистой, неколебимой веры, против врага, что слушает лишь голос своей души. Бесконтрольную ненависть, где есть чуждое влияние, там нет невинности и чистоты. Шрам этот вечен и находится внутри.

Дождь, теперь красный, платит по долгам минувших деяний. Он проникает глубже в землю, покуда разум замедляет своё течение. Что привело, что притянуло его сюда? Разум угасает, возвращаясь к давнишней памяти об истинной чистоте. Он вступил в войну, как новорожденный вступает в мир, не зная ни об ужасах, ни о свете Создателя, что его спасёт.

Сверху доносится звук металла, скользящего по коже. С того мгновения, как он родился, до его недалекого уже последнего вздоха его разум обрабатывал и анализировал полученные знания и опыт. Да, он полагал, что будет мудрым в собственных глазах, но лишь поистине смиренный осознаёт, как мало знает.

Предвзятость, предположения и все фальшивые предлоги и отговорки уступают место звуку стремительной стали, и тогда наконец его душа, уже готовая, как и глаза его, сухие от этого последнего осознания, входит в благодать Его в чистейшей своей форме.