Книга из детства.

Поболтаю так просто, совершенно ни о чем Пустой треп и мелкие воспоминания.
Вот тут в чате на днях напомнили мне о книге по которой я убивался лет в 14, называется Моя жена - ведьма. Блин это наверное последнее произведение которое вселяло в меня романтику и тд. Юмористическое фентази, блин но как меня цепляло. Это естественно не мировая художественная литература, но меня цеплял именно бытовизм отношений

Я посмотрел в ее глаза, и мир изменился. Банально? Увы… раньше я и сам пребывал в блаженной уверенности, что подобное происходит лишь в книжках да в кино. Ее глаза карие, необычайно теплые и такие глубокие, что я провалился в них с первого же взгляда. Сам толком не понимая происходящего, я читал все стихи о любви только ей. Я отвечал на вопросы из зала так блестяще остроумно, что она все время хохотала, стоя у стены. Я с трудом отводил от нее взгляд, абсолютно не желая давать себе отчет в полной бестактности столь навязчивого разглядывания посторонней женщины… Прошли три долгих мучительных года, и вот теперь мы вместе.

Хотелось верить что подобное будет и у меня.

Я смотрел на залитое холодным блеском тело моей жены, почти не дыша от немого восхищения. Она была так недосягаемо прекрасна, как мраморная статуя Венеры в Эрмитаже, как «Источник» у Энгра или «Утро» у Коненкова. Я бы мог назвать еще кучу имен и произведений искусства, но самое дивное творение самой природы стояло сейчас передо мной. – Ты можешь хоть минуту не думать обо мне как о женщине?! – Могу… после девяноста восьми.

Хотелось так же жить и восхищаться всю жизнь своей любимой. В данном случае я говорю не про внешность как таковую, а про то чтобы просто восхищаться любимой.

сквозь плеск воды мне послышались сдавленные рыдания. У меня самого был такой шок… Я всерьез задумался о том, каково интеллигентному человеку в действительности связать свою жизнь с настоящей ведьмой. Происходящее начинало слегка действовать на нервы, а если честно, то я впервые почувствовал признаки скользкого, безоглядного страха… Потом мне стало стыдно. Мои покойные родители никогда не простили бы своему мальчику трусости. «Сон разума рождает чудовищ…», по знаменитому офорту Гойи. Разберись, а уж потом бойся, если и вправду есть чего. В действительности ни один мир не в состоянии показать нам таких ужасающих монстров, которых рисует наше же воображение. Не знаю, как я должен был поступить в данной ситуации: устроить допрос с пристрастием, все простить и забыть навеки, просто пожалеть, немедленно развестись, отправить ее в монастырь на покаяние или в научный институт для серьезного изучения… Не знаю. Ясно было одно – ей плохо. Я пошел в ванную. Она сидела на холодном кафельном полу, закрыв руками лицо, и тихо по-девчоночьи ревела. Я сел рядом, силой подтянул ее к себе, и на моей груди она разрыдалась еще более бурными слезами. Возможно, я что-то говорил, как-то пытался утешить… Все слова забылись, вряд ли они были важными и многозначительными. Те, у кого на руках хоть раз безоглядно плакала любимая женщина, меня поймут. Можно говорить все, что угодно, значение имеют не сами слова, а их тональность. Я убаюкивал ее своей неуклюжей лаской, и вскоре Наташа притихла, лишь иногда судорожно-нервно вздыхая. Мне не хотелось ее расспрашивать. Если она так рыдала, то, значит, положение на самом деле куда хуже, чем я мог бы предполагать…

Хотелось так же любить, сопереживать и защищать всеми возможными способами.

Ну и конечно же мне нравились стихи, в книге их было не мало

Не бывает любви условной...
В небе звезды повисли гроздью,
Бьет двенадцать, сегодня в дом мой
Обещала прийти гостья...

Длинноногая недотрога.
Кровь неровно стучится в венах,
Что-то стукнуло в раме окон
И прошло сквозняком по стенам.

Только свет зажигать не буду,
Даже если луна в тучах,
Если я не поверю чуду,
Хоть кому-нибудь станет лучше?

Я приму ее руки-тени
В ковш горячих моих ладоней,
Брошу все дела на неделе
Из-за глаз, что ночи бездонней.

Пусть не скажет она ни слова,
Я пойму сквозь ее молчанье
Отрицание лобового,
Понимание тонких тканей.

И она, улыбаясь тайно,
Мне напомнит, что все бывает,
Что уже остывает чайник,
Что уже шоколад тает.

На прощание обернется,
Бросит взгляд на жилье поэта
И сюда уже не вернется,
И мы оба поверим в это.