"Мне кажется что мы так высоко сейчас...
Посмотри на небо, оно такое яркое... м?
Дай мне свою руку..."
И наш Метамфетамир, они не порушат...
Милый, не томи, вдохни и поглубже...
По ноздрям и до сердца
Средь землян, нам нет места...
Нет, нет, нет.
Знаешь, хоть мы и знакомы не долго
Энигма польётся с колонок не громко
Мы в двоём под одеялом, шепот, дышим
На меня с тобою повлияло что-то свыше
Да, может мы худеем серьезно
Но без этого мы не летели бы к звёздам
Я и ты, и сеяем мы
Выпуская дым, и вдыхая пыль
Мы хотели завязать, но я случайно заказал
Все наши друзья, нас обсуждают за глаза
Пофиг на них, зай, лохи - они!
Всё равно ведь все не отвечают за базар
Наше будущее под капильницей
Не оплатят ведь нам, мамочка и папик, лицей
Ну и что? Нам и так хорошо
Ведь мы из тех кому пить позднова-то Боржоми
Хоть знакомы мы походу всего с Октября
Я вообще так не любил, никого, как тебя
Они думают умрём мы, их клинит на смерти
Мне плевать, у меня твоё имя на сердце!
Серьезно... ты лучшая самая
Слёзы... течёт тушь по глазам твоим
Не смотри на дур этих, ты честно, красивее!
Они дети Масс Медии и жертвы насилия!
Не плачь! Мы двоём, порошок с нами
Не плачь! Мы вдохнём, хорошо станет
Дай руку, и чур никогда,
мне громко скажи: "Не отпущу, не предам!
Темнеет... мы стоим на балконе
Под окомпонимент нашего гимна на фоне!
Это я тебе, любимая, мотив написал
Мы уснём с тобой вместе, улетим в небеса...

Сто раз решал он о любви своей
Сказать ей твердо. Все как на духу!
Но всякий раз, едва встречался с ней,
Краснел и нес сплошную чепуху!

Хотел сказать решительное слово,
Но, как на грех, мучительно мычал.
Невесть зачем цитировал Толстого
Или вдруг просто каменно молчал.

Вконец растратив мужество свое,
Шагал домой, подавлен и потерян.
И только с фотографией ее
Он был красноречив и откровенен.

Перед простым любительским портретом
Он смелым был, он был самим собой.
Он поверял ей думы и секреты,
Те, что не смел открыть перед живой.

В спортивной белой блузке возле сетки,
Прядь придержав рукой от ветерка,
Она стояла с теннисной ракеткой
И, улыбаясь, щурилась слегка.

А он смотрел, не в силах оторваться,
Шепча ей кучу самых нежных слов.
Потом вздыхал: - Тебе бы все смеяться,
А я тут пропадай через любовь!

Она была повсюду, как на грех:
Глаза... И смех - надменный и пьянящий...
Он и во сне все слышал этот смех.
И клял себя за трусость даже спящий.

Но час настал. Высокий, гордый час!
Когда решил он, что скорей умрет,
Чем будет тряпкой. И на этот раз
Без ясного ответа не уйдет!

Средь городского шумного движенья
Он шел вперед походкою бойца.
Чтоб победить иль проиграть сраженье,
Но ни за что не дрогнуть до конца!

Однако то ли в чем-то просчитался,
То ли споткнулся где-то на ходу,
Но вновь краснел, и снова заикался,
И снова нес сплошную ерунду.

- Ну вот и все! - Он вышел на бульвар,
Достал портрет любимой машинально,
Сел на скамейку и сказал печально:
- Вот и погиб "решительный удар"!

Тебе небось смешно. Что я робею.
Скажи, моя красивая звезда:
Меня ты любишь? Будешь ли моею?
Да или нет? - И вдруг услышал: - Да!

Что это, бред? Иль сердце виновато?
Иль просто клен прошелестел листвой?
Он обернулся: в пламени заката
Она стояла за его спиной.

Он мог поклясться, что такой прекрасной
Еще ее не видел никогда.
- Да, мой мучитель! Да, молчун несчастный!
Да, жалкий трус! Да, мой любимый! Да!

Не у всех жизнь складывается так, как задумывалось в начале.
Нет, я не сторонница концепции "удачников/неудачников". Но я, тем не менее, верю в рок.
В юности меня потрясли слова Иисуса, прозвучавшие из уст Иена Гиллэна в рок-опере "Jesus Christ Superstar"*, - обращаясь к Пилату, он проникновенно спел: "You have nothing in your hands! Any power you have comes to you from far beyond! Everithing is fixed and you can't change it!"**
Случилось так, что, к тому моменту, как я поняла, что жизнь моя окончательно не сложилась, - мой сын уже закончил третий класс.
Так я и оказалась в этом тупике: жить невыносимо, невозможно; а помирать - попросту права нет.
Вот и остался мне, как и многим, я уверена, на этом портале, простой последний выход - Анестезия.
Я много пью. В огромном количестве смотрю тупые фильмы и сериалы, позволяющие на время выключить сознание. "Живу" под наркозом. Но, всё-таки, "живу". В том смысле, что я дышу, ем, сплю, (простите) испражняюсь и пишу на формах, вроде этого. Естественно, я уделяю огромное количество внимания сыну - ведь только ради него я и "живу". Ради него. Но не благодаря ему. Я "живу", благодаря алкоголю и прочим анестетикам.

Человек умирает от голода, и эти простые слова ни для кого не являются секретом. Но человек умирает и от обжорства, а об этом извращении уже знает не каждый. Лесков в повести «Смех и горе» описывает случаи смерти крестьян на строительстве железной дороги от объедения. Кормили их на этой тяжелой работе хорошо, так, как они в своих семьях есть не привыкли. Вот народ и стал от неумения с пищей обращаться ноги вытягивать.
«С месяц тому назад сразу шесть вытянулись: два брата как друг против друга сидели, евши кашу, так оба и покатились. Вскрывал их фельдшер: в желудке каша, в пищеводе каша, в глотке каша и во рту каша; а остальные, которые переносят, жалуются: «Мы, бают, твоя милость, с сытости стали падать, работать не можем»
- Ну, и чем же вы им помогли? Любопытно знать.
- Велел их вполобеда отгонять от котла палками. Подрядчик этого не смел; но они сами из себя трех разгонщиков выбрали, и смертность уменьшилась» (глава шестидесятая).
То, что было в девятнадцатом веке с едой, теперь происходит с информацией. «Вскрой» современного человека, и точно найдешь его набитым «информационной кашей». Чужие мысли, не переваренные мнения, обрывки фраз, слухов, мелодий и впечатлений. Одним словом: «в желудке каша, в пищеводе каша, в глотке каша и во рту каша». И ничего серьезного, глубокого, выстраданного. Лишь только человек, переживший боль, имеющий опыт страданий, поражений, борьбы, способен отшелушить от себя все наносное, случайное и смотреть на мир умным и неторопливым взором. Воистину, поневоле согласишься с тяжелой мыслью о том, что если бы не страдания, остался бы человек дурак дураком и был бы вовсе бесполезен.
Но все это касается взрослых. А дети? Не ждать же нам, когда они поумнеют через беду? Да и несносно родительскому сердцу думать, что иначе как через боль дети его ума не наберутся. Тогда нужно постараться дать человеку ориентиры и критерии...
Человеческий мир — это мир нравственных и эстетических оценок. Как стыдно человеку жевать из корыта месиво, приготовленное для скота, так же должно быть стыдно некритично и без разбору относиться к книгам, музыке, моде, новостям.

Протоиерей Андрей Ткачёв

Только в фильмах все заканчивается хорошо.

есть такие люди, которых выбирает сердце.
и все твои попытки забыть или кем-то заменить их
просто ничтожны!

Первый снег каждый раз случается неожиданно, как бы его не ждали, и каждый раз, словно впервые в жизни. Сколько бы тебе не было лет, радуешься ему как ребенок, глаза горят, улыбка на лице. А снег все идет и идет, укрывая белым покрывалом всю эту грязь, пожухлые листья и боль, всю ту боль, что копилась в душе. И вот смотришь на этот снег, и появляется надежда на что-то светлое и радостное.