трактор

...

Сегодня оно съело мой поход в магазин. Я выключился на пол-пути туда, а очнулся уже дома, спустя пятнадцать минут, с полным пакетом еды. Для меня субъективно не проходит ни мгновения между такими двумя событиями, но я отчего-то помню все, что происходило с моим телом, как если бы смотрел фильм об этом. Такие массивы информации сложно обрабатывать мгновенно, поэтому после включения я обычно стою и некоторое время вспоминаю произошедшее, проматывая ленту событий в голове. По крайней мере, так было раньше. Надеюсь, будет и впредь.
Началось это все три месяца назад, причем совершенно спонтанно. Несколько дней перед первым выключением были самыми обыденными, никаких травм или сильных переживаний, так что причиной могло быть что угодно - любая мелочь вроде комариного укуса или облаявшей в подворотне собаки. Пропадают каждый раз мелкие и незначительные события, рутинные действия, которые выполняются автоматически - а также все, что им сопутствует. Жизни это никак не мешает. В конце концов, после я вспоминаю, как и с кем я говорил, пока меня не было, что записывал или запоминал, где был. И веду себя в эти периоды совершенно естественно, никто не замечает перемен. Может быть, это симптом старения. Не удивлюсь, если каждый, кого я вижу на улице, подвержен таким провалам самосознания.
Пока закипал чайник, я сел на табурет, откинулся к стене и принялся изучать последние пятнадцать минут своей жизни, чтобы выяснить, не успел ли я по душевной доброте занять соседу-алкоголику пару сотен. Кажется, в этот раз нет. Все очень серо и не выделяется из обычной жизни. Угрюмые коробки домов, угрюмая коробка магазина, понурые бродячие коты под окнами, хмурая кассирша, неловко пытающаяся совладать с современными методами оплаты товаров. Канализационные люки, клумбы с жухлыми тощими кустами, лужа бурой грязи на капоте патрульной машины. В луже что-то бурлит, плещется и урчит. Дно у нее, кажется, сильно глубже, чем сама машина. Случайный желтый лист, упавший туда, моментально покрывается черной слизью и волдырями, после чего медленно уходит вглубь вязкой жидкости. Это, пожалуй, стоит записать, а возможно, и зарисовать. Такое увидишь нечасто. По правде сказать, во включенном состоянии я такого вообще никогда не видел. Наверное, забывал обратить внимание.
Я достаю толстую тетрадь в твердом переплете, перетянутую резинкой для бумаг. Там - уже около пятидесяти коротких обрывочных заметок и с десяток кривых карандашных каракулей. Есть свидетельства и о попрошайках в метро с маленькими птичьими головами, и об оживших водосточных трубах, которые по-змеиному душат зазевавшегося прохожего, беззвучно раскрывающего уже посиневший рот, и даже пространное описание гигантской черепахи, покорно плетущейся посреди вялотекущей пробки, оставляя за собой след из чего-то склизкого, красноватого и смердящего - но все больше обыденные мелочи, вроде червей и черных блестящих жуков, копошащихся поверх рекламных объявлений, хлопьев сажи, покрывающих руки кондуктора, который старается на них не смотреть, истошно кричащего ребенка в торговом зале, наверняка недоумевающего, почему мать не видит, что его руки покрыты грубой чешуей, или же вот таких луж везде и всюду. Лужи встречаются даже чаще червей, это что-то да обязано означать. Что - пока не знаю.
Черканув две строки о сегодняшнем наблюдении, я отправляю тетрадь обратно в стол. Чайник уже давно вскипел, и можно заварить растворимую гадость, по ошибке кем-то названную "кофе". Через пять минут, время от времени обжигая губы о металлическую кружку, я буду стоять в дверях, открыв на звонок очередных рекламщиков ненужной дряни, и объяснять им, что всем в первую очередь нужно заботиться о том, чтобы не было войны. Война - это самое страшное, что может случиться.
Потому что тогда все начнут это замечать, даже не выключаясь.
...